Мой собеседник - человек очень известный в научном мире, и, как и у многих неординарных людей, у него интереснейшая судьба. Он математик, сейчас занимается квантовой теорией информации, напрямую связан с разработками в области квантового компьютера. «А еще у меня есть хобби, – улыбается он, – моделирование процессов мышления». Уже не один год Андрей Юрьевич Хренников возглавляет Международный центр математического моделирования в университете шведского города Ваксё.
График его лекций и выступлений в ведущих университетах мира расписан на несколько лет вперед. Но в этом графике МИИТ значится как один из самых главных проектов. У нас Андрей Юрьевич прочел для студентов лекцию с интригующим названием «Наука как предчувствие», встретился с миитовскими студентами и учеными, поучаствовал в обсуждении их перспективных научных разработок, и под занавес своей командировки заглянул в редакцию «ИТ».
– Андрей Юрьевич, как вы познакомились с МИИТом?
– Сначала на одной из многочисленных научных конференций я познакомился с Ириной Владимировной Карапетянц – проректором по международным образовательным программам. И уже через нее с Александром Сергеевичем Братусем – заведующим кафедрой «Прикладная математика» - и его замечательными коллегами. Причем «замечательными» я говорю не в порядке вежливости, а вполне искренне. Немногие университетские кафедры, уж поверьте мне, могут похвастаться тем, что аспиранты у них прекрасно знают фундаментальную математику и умеют писать мощнейшие программы для суперкомпьютера.
… Скажу откровенно, работы «Анализ причин возникновения хаотических колебаний в больших энергосетях» и «Задачи маршрутизации железнодорожных перевозок», выполненные, соответственно, аспирантами А. Стяговым и А. Гороховым под руководством профессора Георгия Львовича Эпштейна, - это высший математический класс! Так же, как и исследование «Дискретные задачи оптимизации большой размерности» профессора Израиля Хаимовича Сигала.
Так что я нисколько не покривил душой, когда, выступая перед вашими студентами, говорил, что программа кафедры А.С. Братуся – это настоящий Гарвард. И что студентам надо, как говорится, на всю катушку пользоваться этой поистине золотой возможностью (год учебы по специальности математика в Гарвардском университете стоит примерно 100 тысяч долларов) и набираться знаний, чтобы получить фундаментальное образование.
– Как вы стали иностранцем?
– Довольно типичная история. В 1992-м, в 34 года (я был уже доктором наук, профессором), получил предложение и стипендию немецкого Фонда имени Александра фон Гумбольдта для длительной научно-исследовательской работы. Я принял его и уехал в Германию. Потом перебрался в Швецию. Потом… Начало девяностых было трудным временем. Денег ученым не платили. Так что, немецкая стипендия тогда оказалась очень кстати.
– Не жалеете, что тогда уехали?
– Может быть, и жалею. Сейчас бы ни за что не уехал. Но тогда время было совершенно другое. Кстати, моя дочь Полина вернулась в Россию. Живет и работает в Москве.
– У нас много говорят о так называемой «утечке мозгов» из России. Как относитесь к этой проблеме?
– Считаю, что наука интернациональна. Сейчас и на Западе среди ученых большая миграция. Я не против того, чтобы молодые ученые уезжали за границу. Но, уезжая, нужно точно представлять картину того, что вас ждет там, куда едете. Поверьте, бесплатного сыра нигде нет. На новом месте вам придется вкалывать до седьмого пота. Конкретный пример. У меня был аспирант из Франции. Окончив аспирантуру, он не нашел работы на родине. Поехал в Японию. После этого ему предложили место научного сотрудника в университете в Норвегии… Так что, если молодой российский ученый уезжает работать на Запад, ничего плохого в этом нет. Но нужно, разумеется, создавать привлекательные условия для молодых исследователей и в самой России.
– Вы имеете в виду проекты типа Сколково?
– Совсем не обязательно…Мне лично кажется, что все надо решать на местах, в университетах, на кафедрах, индивидуально. Думаю, что, если бы эти «сколковские деньги» пустить на гранты молодым талантливым ученым, на специальные ставки для молодых университетских профессоров, в этом был бы толк!
– Андрей Юрьевич, почему вы увлеклись математикой?
– Еще в школьном возрасте на глаза попалась интересная научно-популярная книга, в которой простым языком и очень увлекательно рассказывалось о химии, физике, математике. О целом шлейфе загадок, окутывающем известный, в общем-то, всем закон инерции. Залпом прочитал эту книгу. Уже тогда подумал: какие интересные вещи есть в мире, какие любопытные задачи! Хотя мой отец – он был инженером-электриком – считал, что математика не специальность для мужчины. Он говорил, что мужчина должен быть инженером, работать с техникой – машинами, электровозами. Но я, окончив школу, прямиком пошел на мехмат МГУ.
– Что сейчас на острие вашего интереса как ученого?
– Квантовая физика и создание квантовых технологий. В наши дни делаются попытки строить квантовые компьютеры, которые смогут решать задачи, пока, в принципе, не решаемые. Работа над компьютером по силам только большим научным коллективам. В США квантовый компьютер создает Министерство обороны. Известно, что в проекте только теоретиков порядка 300 человек. По-моему, на его разработку и создание уйдет 10-20 лет. Никак не меньше! Поэтому у меня вызывает улыбку недавно промелькнувшая информация, что кто-то в рамках проекта «Сколково» обещает построить квантовый компьютер за 5 лет.
– Вам интересно работать в России?
– Конечно. У меня здесь большие научные связи. Да и разве может быть неинтересно с такими блестящими математиками, как Братусь, Сегал, Эпштейн и другими. В России математическая школа по-прежнему на самом высоком уровне. Пока. Поэтому я очень огорчаюсь, когда слышу высказывания некоторых чиновников от науки, что, мол, мы потеряли уровень и надо приглашать иностранных экспертов. Да, иностранцы – это, может быть, и хорошо, но главное – не терять своих ученых!
Беседовал Виктор ВОДОЛАЖСКИЙ